Конец войны

В последний год войны четырнадцати -пятнадцатилетних призывают из "ссылки в страну детей" в вермахт, а некоторых и в войска СС, чтобы потом бросить навстречу американским танкам. Три школьных товарища Михаэля Энде гибнут в первый день своего призыва. Когда он получает повестку, то разрывает ее и спешит к своей матери в Мюнхен. Немецкая армия отступает. На деревьях висят немецкие солдаты, попытавшиеся дезертировать и схваченные "цепными собаками" (полевыми жандармами) или СС. Михаэль Энде вступает в связь с освободительным движением Баварии. В одной общей акции, в которой Михаэль Энде выступает в качестве "курьера", оборона Мюнхена может быть устранена "до последнего человека", как распорядилось СС.

Впечатления от войны решительно изменили понимание Михаэлем Энде действительности. Он охвачен своего рода пораженчеством, ожидает всегда самого худшего. Трудности он воспринимает как норму разрушающегося мира, они являются его действительностью, он даже удивляется, когда катастрофы не происходят. Семья в 1945 году вновь переезжает из Золльна в Швабинг, на Леопольдштрассе, 135-а. Там отец делит ателье с художником мюнхенской школы Ричардом Фердинандом Шмитцем, одним из немногих выживших из круга Стефана Георга, Фридриха Гундольфа и Карла Вольфскеля. Гимназия возобновляет свою деятельность в 1946 году. Но Михаэль Энде остается там только на год, так как благодаря финансовому содействию знакомых последние два школьных года получает возможность посещать вновь открытую Свободную вальдорфскую школу в Штутгарте. Этот великодушный жест, впрочем, имеет ясную подоплеку: Михаэль Энде влюбляется в девушку на три года старше его, и ее родители за свой счет посылают Михаэля в Штутгарт, чтобы их разлучить.

Михаэль Энде и магические воззрения

В Штутгарте он очарован более литературой и искусством, нежели антропософской вальдорфской школой. Хотя его и занимает Рудольф Штайнер со своими произведениями, как, впрочем, и его родителей, однако Петер Боккариус, близкий друг Энде, прав, когда указывает в его биографии "Михаэль Энде. Начало истории" на то, что в мировоззрении Энде отразилась не только штайнеровская антропософия. Вдохновляемый библиотекой Эдгара Энде, сын в юные годы получает доступ к оккультным текстам. Как "центр оккультизма в начале 20 века", в первую четверть столетия баварская столица притягивает представителей различных учений о сверхчувственном. Стоит назвать хотя бы «космистов» Альфреда Шулера, Карла Вольфскеля и Людвига Клагеса. Очарованный возможностью соответствовать последним в художественной форме, юный ученик погружается в чтение упомянутых текстов. Но не только последователям космизма он уделяет свое внимание.
Михаэль Энде действительно в течение всей жизни интересовался различными философскими системами, имеющими в основе магические представления: "Сын Эдгара ищет знаний и у других мудрецов и эзотериков, в легендарном Chymischer Hochzeit
Христиана Розенкрейцера, в инфернальных манифестах старого мастера Алистера Кроули, у индусов и египтян, у дзена, в каббале, у Сведенборга, Элифаса Леви, Зёрена Киркегаарда, Фридриха Вейнреба. Но он не мог стать учеником и наставником; втиснутый в плотную сеть воззрений и откровений, он задыхался. У Михаэля было нечто, казавшееся ему важнее, чем всё это". И то было искусство: "Что есть искусство, как его делают, что оно должно, может и сумеет".
Все эти философские мировоззренческие системы не давали Михаэлю Энде удовлетворительного ответа на вопрос о смысле и цели искусства, не говоря уж о представлении, чем оно должно быть. "Штайнер сильно заблуждался",- писал Энде- "в том, что касается искусства: он думал, что познанию можно придать художественный вид. Это было обречено на неудачу, и не столько от того, что у него не было достаточно таланта, а прежде всего от того, что его представление, чем должно и может быть искусство, было неверным. Это характерно для многих людей познания".


Первый писательский опыт

Когда в 1946 году Михаэль Энде приходит в вальдорфскую школу, он, собственно, уже давно вырос из школьного возраста: там он изучает поэзию экспрессионистов и дадаистов. Он читает Теодора Дойблера, Ивана Голла, Эльке Ласкер-Шулера и Альфреда Момберта, но больше всего его занимают стихи Райнер Марии Рильке, Стефана Георга и Георга Тракля. К первым двум годам после войны, преимущественно ко времени в Штутгарте, восходит и первый его артистический опыт, который он получает вместе с друзьями в тогдашнем Америка-хаусе. Помимо прочего, он принимает участие в одноактной пьесе Чехова "Медведь", где играет главную роль, и в "Орфее" Жана Коктеа, который тогда отмечает свою немецкую премьеру. На одном из тех вечеров он знакомится и с художником Вилли Баумайстером. Послевоенное время в Германии запомнилось чрезвычайным оживлением театрального мира. Людям, изголодавшимся по театральной жизни, это необходимо, они интересуются новой действительностью, дискутируют о новых идеях. В те годы деятельность театров переживает мощный подъем. Тогда появилось и первое произведение Михаэля Энде под названием "Ибо время не терпит", посвященное Хиросиме. Оно не было поставлено.
Впоследствии свои ранние театральные пьесы он назовет "слишком патетическими […] и ужасно заумными". В 1947 году впервые опубликован текст Михаэля Энде: при содействии его друга, Петера Боккариуса, Эслингер Цайтунг печатает сонет "Фокусник". В 1948 году на 40 марок, полученных во время денежной реформы, он покупает давно желанную гитару, на которой учится играть, чтобы сопровождать музыкой свои стихи и шансоны. С 1943 года Михаэль Энде сочиняет стихи и маленькие рассказы. Но писать он хочет для театра. Его исключают из университета по финансовым обстоятельствам, и он решается на практическое поприще. В 1948 году он сдает вступительный экзамен в актерскую школу Отто Фалькенберга при Мюнхенском камерном театре. Как объясняет Михаэль Энде на вступительном экзамене, он хотел бы посещать школу не ради того, чтобы стать актером, а чтобы лучше писать театральные пьесы - очевидно, вдохновляемый учителями. Он принят и получает двухгодичную стипендию. Во время обучения он изучает теорию современного и классического театрального искусства настолько полно, насколько это возможно.


В балагане

После обучения следует практика: время работы Михаэля Энде актером стало для учащихся в хваленой актерской школе Мюнхенского камерного театра печальным протрезвлением. Если прежде в театральном мире он имел высокие притязания, то теперь становится провинциальным театром: областная сцена Шлезвига-Гольштейна, которая чаще всего в пути на автобусе. Такой путешествующий театр зовут полупрезрительным именем "балаган". Там играют большей частью на импровизированной сцене, в пивных испарениях и сигаретном чаду, под громыхание ближайшего кегельбана. Что касается самой игры, то и тут Михаэль Энде испытывает разочарование, хотя его черные локоны и делали из него "романтического любовника", что было даже его амплуа. Однако вместо этого он постоянно должен играть злодеев и стариков; вместо Леонса в бюхнеровской "Леонс и Лена" он играет второго камердинера. Для заучивания роли чаще всего остается слишком мало времени.
Даже то, что в первое театральное время разочаровывало и приводило в отчаяние, позднее воспринималось Михаэлем Энде в качестве важного урока, которому он обязан правдивой, даже грубой позицией в отношении своей деятельности: "Это хорошо и здорОво. Каждый, кто хочет писать, должен пройти школу такого рода. Это не должен быть театр, а какое-нибудь обычное ремесло, например, столярное дело, которое научит тебя делать шкафы и правильно сажать двери", что может пригодиться больше, чем литературное обучение. Во всяком случае, то время в театре было очень плодотворно для его писательского развития. Как и в пору своей учебы, он занят чтением литературы по вопросам театральной драматургии, а также их обсуждением. При этом он неминуемо сталкивается с теоретическими трудами Бертольта Брехта. К сценическому, произнесенному слову он относится лучше, чем к записанному. Только речь для него полна жизни. Путеводные мысли Брехта и новые идеи очаровывают его в высшей степени. Даже когда он отвергнет в этом идеологию, они останутся для него направлением развития эпического, не натуралистического и не психологического театра. В течение всей жизни он будет называть пролетарского мастера великолепным поэтом.
Однако личная встреча глубоко разочаровывает его. Непосредственно после обучения в  школе Отто Фалькенберга Энде видит Брехта на репетициях "Мамаши Кураж" в Мюнхенском камерном театре. Он чувствует неприязнь к высокомерию Брехта и его надменной манере обращения с коллегами.
В 1951 году Михаэль Энде возвращается в Мюнхен; в его багаже - комедия "Султан ростом с два". Он зачитывает ее "всем драматургам Мюнхенского театра и всем редакторам театрального издательства, но после того, как я закрыл рукопись, они вернулись к прерванным разговорам. О моей пьесе и речи больше не было". В том же году Эдгар Энде рисует портрет своего сына после того, как видит его во сне.


Развод родителей

Время, когда Эдгар Энде был предан забвению, казалось, миновало: в 1949 году он был приглашен руководством выставок принять участие в Большой Мюнхенской художественной выставке в Доме искусств. В дальнейшем он будет трижды назначен его председателем, что станет скорее препятствием для его творческой работы. Через год он становится одним из основателей Немецкого Союза художников. Надежды семьи на то, что это приведет к взлету Эдгара, опять не оправдались: в моду входит абстрактное искусство, и картины Эдгара Энде вновь с трудом находят покупателей. Дискуссии между отцом и сыном становятся всё горячее и интенсивнее. Михаэль Энде теперь противопоставляет идеям отца свои собственные. В частности, у него противоположный взгляд на искусство, что Эдгар Энде с трудом выносит. Позднее он будет утверждать, что именно из-за этого покинул семью. Он не смог больше терпеть. Этот упрек сильно задевает Михаэля.
В 1953 году случилось то, чего Михаэль Энде боялся с самого детства, и чему он сопротивлялся изо всех сил: Эдгар Энде порывает со своей семьей и переезжает на Шеллингштрассе, 26 к новой спутнице жизни Лотте Шлегель, своей студентке из мюхенской художественной школы. Семейный кризис родителей не остался тайной для Михаэля Энде. Напрасно он надеялся, что родители вновь обретут примирение. Все его усилия на этот раз не могут предотвратить окончательный разрыв, о котором он очень жалеет. К тому же, теперь он один ответственен за пропитание себя и своей матери. Михаэль Энде изо всех сил старается утешить маму. Развод совершенно выбил ее из колеи: то, что муж покидает дом с юной девушкой после войны, когда материальное положение семьи наконец немного поправилось, для нее невыносимо. В отчаянии она много раз пытается покончить с собой передозировкой снотворного.


Ингеборг Гофман

В новогоднюю ночь 1952 года, на вечеринке у друзей, Михаэль Энде знакомится со своей будущей женой Ингеборг Гофман (род. 1 июля 1921 г.), в то время уже состоявшейся актрисой, "рыжеволосой, пламенной и шикарной", как описывал ее Михаэль Энде. Она подошла прямо к нему, в то время как он изображал бармена за обвитой пластиковым плющом стойкой, и произнесла: "Эта старая терраса опирается на стену из плюща..." Михаэль Энде, тотчас узнавший цитату, ответил "Мёрике", и они нашли друг друга. Эта женщина, будучи старше Энде на восемь лет, произвела на него сильное впечатление. А Ингеборг Гофман молодой человек понравился за литературное образование и интересы в искусстве. Напряженный разговор о самом главном в этом мире, начавшийся в ту ночь, продолжался 33 года и прекратился лишь со внезапной смертью Ингеборг Гофман.
Непростые отношения связали их на годы: они всегда предъявляли высокие требования и ставили максимально высокие ставки - на правдивость, силу и откровенность. Это неминуемо приводило к разочарованиям и доставило им обоим много болезненных ран.
Встретились два человека, "которые могли создать что-то экстраординарное, как хорошее, так и плохое". Еще в детстве Ингеборг Гофман твердо решила, что живет для театра. Уже в 15 лет она поступает на работу танцовщицей в Эльбинге, играет в Зальцбурге и Бремене, а позднее, во время войны, в так называемом отряде культурного обеспечения, для немецких солдат на фронте. В 1942 году она выходит замуж за военного врача Герко Гофмана. Год спустя рождается сын Михаэль Гофман. Брак рушится, и Ингеборг Гофман возвращается в Мюнхен, где живет с мамой, тётей и сыном в доме на Зигфридштрассе. Она продолжает играть на сценах Мюнхена, Штутгарта и Цюриха, работает на радио Мюнхена и очень много дублирует - ведь ей приходится кормить семью из четырех человек. Когда она по совету еврейской писательницы Веры Хакен принимает решение вместе с нею эмигрировать в США, и уже собирает практически все необходимые для этого документы, то знакомится с Михаэлем Энде в ту самую памятную новогоднюю ночь.
Для Ингеборг Гофман нет ничего важнее правды, ни с чем она не борется так отчаянно, как с несправедливостью, и не важно, сколько врагов она встречает на этом пути. Она всегда говорит то, о чем думает, то, что считает правильным и мирится с вредом, который при этом причиняется, как правило, ей самой. Ее мировоззрение магическое: умением читать карты она славится не только среди друзей. Повсюду - в пейзажах, в произведениях искусств и в самих людях, с которыми знакомится, она узнает чудесное, на что нужен свой, особый взгляд. Однажды был случай: она рассказывала собственную историю и потерялась в ее деталях и бесконечных разветвлениях. Ее всё время интересует главное, но жизнь вынуждает заниматься делами насущными. Она выносит это с терпением: понимание своей судьбы делает ее достойной любви. Петер Боккариус, хороший друг, говорит о ней так: "Ингеборг, тяжелая. Разрушающая, страстная. Вулкан. Свеча, горящая с двух концов. Некоторые считают ее сумасшедшей. Вечно она неудобна, вечно ратует за что-то: за избитую собаку на обочине так же, как за голодных, оборванных детей Вьетнама. Невозможно относиться к ней равнодушно - у нее есть либо друзья, либо враги".
Ингеборг Гофман во всем видит вызов: театр и театральное искусство для нее самое важное и прекрасное. Сила сказанных слов чарует ее. Если ей нравится текст, она может произнести его со сцены так великолепно, что он начнет жить своей собственной жизнью. Жаль только, что в обратной ситуации она декламирует его настолько скучно, что текст буквально рушится. Ингеборг Гофман и её искусство чтения вслух: рукописи Михаэля Энде она читает страницу за страницей, при этом обсуждая эпизоды, мысли и слова часами, нередко всю ночь. Она поддерживает и следует душой и телом стремлению сердца Михаэля: найти волшебное слово, которое вернет миру его значение. Ингеборг Гофман склоняет Михаэля Энде к активному участию в деятельности Гуманистического Союза, который борется за усиление гуманистических ценностей в нашем обществе и права человека, против вооружения и за мир. Союз организует чтения, лекции и открытые дискуссии. Их центральной темой является мировоззренческая терпимость.
Благодаря многочисленным знакомствам Ингеборг Гофман Михаэль Энде вступает в контакт с различными политически-литературными кабаре, которые как раз переживают тогда свой расцвет ("Малая свобода", "Маленькая рыбка", "Общество смеха и пальбы"). Тереза Ангелофф, заведующая кабаре "Маленькая рыбка", в 1955 году дает Михаэлю Энде поручение написать номер к 150-летию со дня смерти Фридриха Шиллера. Он сочиняет скетч, в котором берет интервью у памятника поэту. На актуальные вопросы памятник всегда отвечает цитатами из произведений Шиллера.
"Он вызвал бурные апплодисменты, и после этого другие кабаре тоже заказали этот номер у меня". Михаэль Энде пишет скетчи, песни, сольные партии. В первый раз за свою писательскую работу он получает скромный доход. Много раз он режиссирует в народном театре Мюнхена, среди прочего "Густава Вазу" Августа Стриндберга.


Творческий кризис

В 1955-м, после прочтения пьесы Августа Стриндберга, Михаэль Энде сочиняет пьесу "Безобразные", которая осталась неопубликованной, и оказывается спустя некоторое время в серьезном литературном кризисе. Энде освобождается из него благодаря критическому рассмотрению трудов Бертольта Брехта, посвященных искусству и теории театра, и прежде всего благодаря "Малому органону", очень впечатлившему Михаэля Энде. Однажды он даже лично встречает тогдашнего великого мастера немецкого театра: во время своего обучения в школе Отто-Фалькенберга молодой актер получает "малюсенькую роль" в мюнхенской постановке "Мамаши Кураж" под режиссурой Бертольта Брехта. Но тогда он не почувствовал никакой симпатии к своему высокому образцу: "Я никогда не видел режиссера, который бы так отвратительно обращался с рабочими сцены, так мелочно к ним придирался и ни разу не выставил им, как это было принято, к премьере ящик пива. С менее известными актерами он вообще не разговаривал. Он предоставлял это окружавшим его двадцати ассистентам.
Конечно, он был нам очень интересен. Во дворе театра стоял его старый, дребезжащий автомобиль. Мы тотчас заглянули под капот и увидели новехонький мотор "мерседес". Так что всё это было просто шоу для пролетариев. А свою сталинскую премию он хранил в швейцарских франках в швейцарском банке". Однако, независимо от личного впечатления, которое оказывает Бертольт Брехт на людей, Михаэль Энде полностью находится под его духовным диктатом. Он твердо убежден в том, что в его манере ещё много можно написать для театра. Критический взгляд на художественное восприятие Бертольта Брехта приводит Михаэля Энде в тупик, из которого он не в силах выйти. В открытой беседе с Йозефом Бойсом в 1985 году он таким образом описал тогдашний творческий кризис: "Видите ли, я бился над Брехтом несколько лет подряд, потому что еще в начале пути был пойман сетью его аргументации. Прежде всего, я вляпался во все его теории, принимал их за чистую монету, и в самом деле полагал, что он и сам их придерживается. По долгом размышлении я заметил: сам он едва ли принимает их сердцем".
В конце концов, театр и литература нужны были Бертольту Брехту лишь затем, чтобы "индоктринировать" читателя или зрителя, по крайней мере "социально-политически его просветить". Эта позиция не приемлема для Михаэля Энде, поскольку предполагает, что писатель - это просветитель, а публика или читатели - просвещаемые. Однако самому Энде ничуть не кажется, что читатель "слегка глупее или невежественнее автора и его нужно натолкнуть на мысль. Я исхожу из принципа, что мой читатель по меньшей мере такой же умный и просвещенный, как и я. Чему я его научу? Я хочу прежде всего увлечь своего читателя. Я хочу пригласить его к своеобразной общей игре, и если он примет в ней участие, то переживет при этом нечто, что, возможно, сделает его внутренне богаче. Если написанное мною хорошо, то это, может быть, даже сделает его счастливым. А потом мои читатели не должны стыдиться смеяться или плакать во время игры, которую я им предложил, может быть, она их даже потрясет, но они выйдут - если только остановятся через пару часов - со свежевыглаженными душами".


Новые отношения отца с сыном

С 1956 года отношения между Эдгаром и Михаэлем Энде улучшаются. Поскольку Михаэль Энде почти всю жизнь испытывал к отцу самые теплые чувства, он очень рад, что в конце концов им снова удалось сблизиться. Он полагает, что должен чем-то искупить свою вину, и поэтому оказывает помощь и поддерживает отца во всех его делах. Отец и сын проводят много времени друг с другом, ночами обсуждая то, что связано и не связано с литературой и живописью. Каждый раз они берутся за новую тему, которую пытаются выразить своими средствами. Так, Михаэль Энде пишет стихотворение, в котором старается "озвучить в словах" темы отцовских рисунков или картин. "Я пытался передать в словах то же, что он изобразил в картинах"- рассказывал он, когда его спросили о взаимодействии в творчестве между ним и отцом.


Ключевое событие в жизни писателя

В 1956 году по поручению Баварского радио  Михаэль Энде вместе с оператором Бодо Блютнером предпринимает длительную поездку по югу Италии. Помимо прочего он посещает Палермо, где с ним происходит важное событие. Как-то вечером он был на большой площади перед королевским дворцом Кантастори и слушал рассказчиков историй. Люди сидели вокруг них и завороженно им внимали. Эти бесконечные рифмованные рассказы декламировались на сицилийском наречии, как отчасти было уже и при Гомере, и сопровождались ритмичными ударами деревянных мечей. "Время от времени рассказчики прерывались посередине предложения и ждали, пока им подкинут мелочи под ноги, и когда ее звенело достаточно, они продолжали, и пели эти бесконечные героические песни про Орландо и Ринальдо, которые всё больше и больше становились национальными героями Сицилии. И ещё там был другой, сидевший на приставной скамеечке - мужчины и мальчишки буквально облепили его […] Невероятно выразительно рассказывал он […] и история, которую он рассказывал, показалась мне отдаленно знакомой".
После рассказа Михаэль Энде поговорил с этим человеком и узнал, что тот получил в наследство от деда роман Александра Дюма, прочитал его и сделал своей профессией пересказ этой истории на Пьяцце в Палермо. "[…] вот это цель […]: чтобы сто лет спустя после моей смерти мои истории рассказывали на улицах Палермо. Такое не пройдет с Улиссеем Джеймса Джойса. Но […] Александр Дюма - настоящий рассказчик. И в этом отношении […] я, собственно, не литератор. Напротив, лично меня определенное стилистическое кокетство писателей раздражает больше, чем что либо".


Мюнхенский карнавал

В конце пятидесятых Михаэль Энде принимает участие в празднике Мюнхенского карнавала вместе с отцом, который тоже придерживался этой традиции. Легендарный карнавал под общим названием "Свадьба на окраине" регулярно проходил в швабигском ресторане Max-Emanuel-Brauerei, в тесном кругу друзей, среди которых были танцор Хайно Халлхубер, а позднее и коллекционер Франц Молл. Михаэль Энде пишет по этому случаю много пьес, в том числе "греческую трагедию" под названием "Перст судьбы или Волшебная сила любви". Другая пьеса погружена в мир Востока и носит звучное имя "Невольница и сын палача".
После шести вечеров карнавалы вынуждены были прекратить, так как из-за их растущей популярности сменилась публика - на них обратил внимание тогдашний мюнхенский бомонд. Билеты продавались из под полы лишь близким друзьям и знакомым, по высочайшей цене.

Их встреча, вероятно, произошла под особой звездой: в 1958 году один приятель - художник-график и прежний школьный товарищ из гимназии Максимиллиана, просит Михаэля Энде написать три или четыре страницы машинописного текста для книжки с картинками. Энде выполняет эту работу, просто получая удовольствие от сочинения без плана и без цели.


Знаменитое первое предложение, потянувшее за собой целый роман

Михаэль Энде часто рассказывал, как появился его первый роман "Джим Пуговица": "Я сел за пишущую машинку и напечатал: 'Страна, в которой жил машинист Лукас, была совсем маленькой'. Это было первое предложение, и я не имел ни малейшего представления, каким будет второе. У меня не было никакого плана истории и никакой идеи. Я просто позволил себе двигаться без всякого направления, от одного предложения к другому, от одной мысли к другой. Так я открыл для себя сочинение как приключение. История росла и росла, появлялось всё больше и больше персонажей, и нить повествования начинала, к моему собственному удивлению, тянуться дальше. Рукопись становилась всё толще, и уже давно выросла из объема маленькой книжки с картинками. И когда я, наконец, около десяти месяцев спустя, дописал последнее предложение, передо мною лежал толстый том". Михаэль Энде всегда утверждал: ему что-то приходит в голову только тогда, когда в самом рассказе появляется необходимость в этом. Иногда во время письма он вынужден долго ждать, пока придет такое озарение.
Он чуть не отказывается от "Джима Пуговицы", когда развертывание действия заходит в тупик: Джим и Лукас на своем локомотиве не могут проехать дальше в край Черных скал, и Михаэль Энде не хочет затягивать приключение или продолжать его по-другому, поскольку чувствует, что это не честно. Он уже готов бросить книгу, когда спустя три недели ему в голову приходит вдруг спасительная идея: дым, поднимающийся из трубы паровоза, превращается в снег и покрывает Черные скалы. "Писательская работа - во всяком случае, для меня - это прежде всего работа, требующая терпения".
Менее чем через год возникает увесистая рукопись в 500 страниц. За следующие полтора года он отсылает ее в более чем десять издательств, и отовсюду ее возвращают с пометкой: "К сожалению, не сочетается с нашей издательской политикой" или "Дети не читают таких толстых книг". Энде теряет надежду, и у него возникает желание выбросить рукопись в мусорную корзину.
Когда Ингеборг Гофман узнает об этом, то немедленно завершает трехмесячное испытание, на которое они оба пошли, чтобы проверить свои отношения, вселяет в Михаэля Энде новое мужество и недолго думая, перенимает инициативу. Замми Дрексель, директор театра миниатюр "Безымянные", советует обратиться в Штутгартское издательство К. Тинеманн, маленькое семейное предприятие, в котором он и сам уже удачно издал книгу "Одиннадцать друзей". Так рукопись Михаэля Энде оказывается в руках Лотте Вейтбрехта, тогдашней заведующей издательством, которая одобряет историю и принимает ее. Единственное условие: толстая рукопись должна быть переработана так, чтобы ее можно было разделить на два тома. Кстати, Михаэль Энде больше никогда не встречал того художника-графика, который стал его наставником в художественном деле. И даже его имени вспомнить не мог.