top of page


                                                      Татьяна Набатникова, известная писательница и переводчица,

                                                      любезно предоставила нам право на публикацию ее переписки

                                                                               с Михаэлем Энде в 1992 году.

4.1.1992 Мюнхен


Дорогая Таня Набатникова,

я до сих пор медлил с ответом на Ваше письмо, так как надеялся, что до Вас дошло то письмо, которое я послал отдельной почтой вместе с книгой, но, очевидно, это не так.

Я встречал что-то подобное в Италии, где прожил 15 лет. Иной раз письмо из Рима в Генцано (это около 30 километров) шло пять месяцев. Иногда почтальон был не в духе и просто выбрасывал почту в придорожную канаву или в море, чем заполучал себе прекрасный свободный денек. Это называлось «стачкой». Не знаю, возможно ли нечто подобное в России. Во всяком случае, я написал Вам длинное письмо. В нем я высказался о существенных изменениях, которые произошли в бывшем Советском Союзе.

В западных странах, конечно, смотрят на крах социалистических и коммунистических систем с определенным чувством удовлетворения, не без самодовольства. Притом я не хочу сказать, что желание нашего народа прийти на помощь русским людям - не подлинное и искреннее. Но от него не становится более очевидным, что капиталистические системы также приведут к катастрофе, правда, посредством гигантского рынка, который теперь создается в Восточной Европе и в следующее десятилетие может двинуться дальше. Ну а потом катастрофа случится - с такой же предопределенностью, как аминь случается в церкви. Потому что проблема "свободной рыночной экономики" даже не в увеличении продукции. Можно легко, скажем, ночи напролет, удваивать и утраивать продукцию. Проблема в том, где и кто сумеет продать все эти вещи, словом, в рынках сбыта. За них идет жестокая, безжалостная конкурентная борьба. Тут, конечно, ненасыщенные рынки России или других восточноевропейских стран оказываются как нельзя кстати. Вопрос лишь в том, как смогут эти государства приобрести достаточную платежеспособность. И вот тут произносят магическое слово: инвестиции. Это значит готовность, как только появятся юридические предпосылки, инвестировать капитал в индустрию и сельское хозяйство России, чтобы там зарабатывали достаточно и могли бы купить все наши продукты. Что, в свою очередь, означает, что Россия вступит во всеобщую конкурентную борьбу за рынки, так как и она сама начнет производить. При этом положение дел не меняется, проблема только отодвигается на какое-то время. В целом же всё идет к тому, что пятая часть земного населения, которая владеет огромным капиталом, автоматически будет становиться всё богаче, а четыре пятых - всё беднее. Цену этого безумия оплачивают народы третьего мира и природа, которая идет при этом ко всем чертям - даже если людям пытаются внушить, что нужно быть хоть немного умнее и осторожнее. Леса погибают из-за несметного количества автомобилей, тут не помогают ни катализаторы, ни другие "усовершенствования". Содержание СО2 в воздухе увеличивается, при этом возникает парниковый эффект, атмосфера теплеет, океаны растут и т. д. Но никто всерьез не делает ничего, чтобы снизить перепроизводство автомобилей, так как они являются существенной частью валового национального продукта. Если бы только треть потенциальных покупателей в будущем году отказалась от автомобиля (что было бы благоразумно и потому едва ли возможно - об этом уже позаботилась реклама), то это всё равно привело бы к экономической катастрофе. Так что, пока действует наш общественный строй, у нас есть выбор только между экономической и экологической катастрофой.

Но я говорю и говорю, и даже не знаю, так ли всё это Вам интересно. Вероятно, сейчас у Вас совсем другие заботы, вроде того, где в следующий раз взять хлеб и кочан капусты. Я хорошо понимаю, что это значит, ведь я сам вырос в такое время. Тогда я бы только посмеялся над этими рассуждениями и сказал: мне бы
т в о и заботы…

Как писатель и художник я всё-таки жду многого от открытия европейского востока. Я считаю, что для нас, немцев, связь со славянской культурой и менталитетом всегда была очень важна, важнее, быть может, чем связь с романскими культурами. В отрыве от европейского востока Германия поддалась чрезмерному американскому влиянию. Это не сделало немцев хорошими, из-за этого они потеряли свои души. Я не имею ничего против американцев, которые, насколько я их знаю, не смотря на свое бизнес-мышление, наивны и дружелюбны. Но немцы под американским влиянием… ну, это обширная тема. Я, собственно, хотел написать лишь для того, чтобы отправление моей книги ни в коем случае не было «лаконичным» или даже «по-королевски» безмолвным, как Вам это, должно быть, показалось. Сердечно Вас приветствую и желаю Вам и Вашим соотечественникам, чтобы наступающая эпоха для Вас всех не стала невыносимо тяжелой. Иногда ведь и чудеса случаются - в последнее время мы это усвоили.

Ваш Михаэль Энде

 

Мюнхен 23.7.1992

Дорогая Таня Набатникова,

я Вам отвечал, но мое письмо, видимо, не дошло. Нужно не терять надежду, не могут же все письма потеряться. Прежде всего, я хочу сердечно поблагодарить Вас за всё, что Вы сделали для меня и моих книг в Вашей стране. Если хотите, я могу высылать Вам время от времени что-нибудь новое от себя, без всякого умысла, просто в надежде, что это доставит Вам удовольствие. (В этот раз отдельной почтой - "Пунш желаний"). Ну а теперь сразу к теме, которая, очевидно, наиболее важна для Вас: права на печать "Бесконечной истории".

Мне кажется, я уже писал Вам раньше: у нас при заключении договора все права, включая лицензионные (иностранные издания, права на кинопрокат и показ в телеэфире и т.д.) переходят к издательству. Конечно, автор получает свой гонорар, но передача прав зависит исключительно от издательства. Так что сам я, если и захочу, ничего не смогу подписать к печати. И если Ваше издательство сохраняет законность, то ему необходимо урегулировать вопрос с обладателем прав, т.е. с издательством Тинеманн в Штутгарте. Таковы международные традиции. Во времена прежнего Советского Союза это, конечно, никого не заботило, но с правовой точки зрения тогдашние издания - просто грабительские. По сути, автор оставался с пустыми руками, не получал ничего. И только когда в западных странах стали так же поступать с русскими книгами, то бишь прекратили пересылать гонорары в Советский Союз, там почувствовали, что делают плохое дело, и Советский Союз присоединился к Женевской конвенции. Правда, из-за неконвертируемости рубля ни автор, ни издатель из Советского Союза денег получить не могли. Их в Москве (кажется) перечисляли на счет, нужно было туда ехать и там их тратить, чтобы оставить в стране. Таким образом для меня должны были перечислить по крайней мере несколько сот тысяч рублей. Но сообщения об этом я так и не получил. Как я слышал (точно этого никто не знает), эти активы вообще пропали, если их за три года не арестовали и не "подарили" русскому Союзу писателей.

Так что предполагаю, что от моих денег ничего не осталось, если там вообще когда-то что-то было. Конечно, ясно, что изменение этого прежнего отношения к общепринятой международной практике заключения договоров, которое делало иностранца практически бесправным, происходит не без серьезных трудностей. Могу представить, что Вы скажете: ах, какое мне дело до всей этой статейной и договорной чепухи! Главное, книга выходит! Она нужна нашим людям! Это прекрасно, и для меня это большая честь, за которую я от всего сердца благодарю. Тем не менее, я не могу передать права, которые я уже отдал по договору с издательством. Так что Вашему издательству нужно вести переговоры с моим. Я могу сделать только одно: могу попросить моего издателя приложить все усилия, чтобы прийти к соглашению с Вашим издательством. Правда, если у него, как я слышал, уже есть договор с другим русским издательством, дело, естественно, усложняется. В этом случае Вашему издательству надо будет связаться с тем другим и убедить его передать права. Вероятно, то, другое русское издательство (названия я не знаю, но Тинеманну оно, конечно, известно) уже не в состоянии вынести книгу и согласилось бы уступить права Вашему издательству. Это Вам просто в качестве предложения.

То, что Вы писали об абсурдном обменном курсе и спекуляции на сливочном масле, мне слишком хорошо известно из нашей собственной истории. После крушения власти нацистов у нас было точно так же, вплоть до так называемой "денежной реформы". Тогда старые деньги день за днем обесценивались, их нельзя было обменять по какому-нибудь единому курсу на новые. Их просто не было. Вместо этого каждый немец получил единовременно по 40 марок. По сути дела, в пару дней все стали одинаково бедными. Однако уже несколькими днями позже снова появились и бедняки и богачи. (Я тогда купил себе старую гитару за 40 марок). Но потом всё-таки начал действовать свободный рынок. Что-то в этом роде должно произойти и у Вас.

К сожалению, ходят слухи, что все деньги и пожертвования, которые посылаются в Россию с Запада, главным образом из Германии, там расходятся по теневым каналам и не доходят до людей. Это значит, что нашими попытками помочь лишь укрепляется мафия.

В чем нуждается Россия и другие страны СНГ в первую очередь, безотлагательно, так это, пожалуй, в действующем управлении и законодательстве. А как трудно создать что-то - это мы ощутили с нашими "новыми федеральными землями", бывшей ГДР. Хотя эти "новые федеральные земли" и пользуются поддержкой прежней ФРГ, почти невозможно быстро заменить старое коррумпированное чиновничество и другие заскорузлые структуры на новые, функционирующие лучше. Но это Россия должна вынести сама, своими силами. И притом без всякого исторического опыта демократии и свободной рыночной экономики. Это действительно чертовски сложно. Но я уверен, что у нее получится.

Ну и довольно на сегодня, дорогая Таня Набатникова. Приветствую Вас сердечно, и надеюсь, что когда-нибудь мы познакомимся лично.

Ваш Михаэль Энде


 

                                                                                              Переписка Михаэля Энде
                                                                               с австрийским писателем Werner Zurfluh


Прим. переводчика:
ответы респондента, В. Цурфлю, переведены с сокращениями
.

Примечание Вернера Цурфлю:

Длительная переписка с Михаэлем Энде началась в августе 1988 года и продолжалась вплоть до 1994-го. Однажды, возможно, она обретет форму книги, но пока это наступит, пройдет еще некоторое время. Смерть Михаэля Энде 28 августа 1995 года очень расстроила меня, тем более те неприятные обстоятельства, при которых она наступила. Мы встречались с ним однажды близ Давоса и беседовали много часов. А в те времена, когда ему или мне бывало плохо, мы поневоле обходились телефоном.
Началось всё со следующего письма:

11.8.1988., Мюнхен
Глубокоуважаемый господин Цурфлю,


Ваш адрес я получил от Ганса Петера Дюерра, когда во время нашей встречи рассказал ему, какое необычайно сильное впечатление произвела на меня Ваша книга "Источники ночи". Я должен признаться, что уже давно поставил эту книгу на полку и не заглядывал в нее. Причина в том, что мне ее послала одна светло-воздушно-солнечная дама, которая, как и Вы, наверняка достаточно хорошо знакома с нью-эйдж-ашрамами. Я думал, что это - из разряда тех зажиточных эзотериков, которые обещают сделать из выхода в другие области сознания посредством грамотных с точки зрения маркетинга рецептов омлета мира-радости гарантированно безвредный курорт, или в лучшем случае что-то вроде авантюрного, но безопасного отпуска, из которого можно вернуться «очищенным» и «укрепленным» в убийственную конкурентную борьбу нашей цивилизации. Кажется, они это называют помощью в жизни.

Но потом я встретил другую книгу, которая очень меня заинтересовала: «Творческие сны» профессора Пауля Толи и Калеба Утехта (изд-во Falken). В ней был составлен содержательный отчет о новом (по крайней мере для меня) направлении развития психологических исследований, технике «ясных сновидений», показавшейся мне чрезвычайно важной, хотя почти всегда натянутые научные (в данном случае физиология мозга) предпосылки автора для меня были более чем сомнительны. Но, тем не менее, там я нашел ссылку на Вашу книгу «Источники ночи», и вот тогда я наконец достал ее с полки и стал читать. То был, конечно, совсем другой калибр!

Редко когда за последние десять лет книга вызывала у меня такое волнение и переполняла таким решительным настроением отъезда, как это сделала Ваша. Разумеется, я пишу это не в легкомысленном энтузиазме, а после основательного обдумывания и долгой нерешительности: я верю каждому Вашему слову. Я просто знаю, что то, о чем Вы рассказали - правда, хотя и не могу себе присвоить никакой компетентности, ведь все мои собственные усилия достичь состояния ясно-сновидения, или даже внетелесного опыта, по сей день тщетны.

Я знаю это по моим «нормальным» сновидениям, которые отчасти случались годами и десятилетиями ранее и иногда почти буквально соответствовали Вашим живописным «Путешествиям по мирам». В конце концов, я знаю это и по моей писательской работе, в процессе которой мне иногда приходят идеи, обладающие несомненностью воспоминаний, хотя я, безусловно, не могу сказать, когда и где были мною сделаны открытия такого рода.
Особое доверие к Вашему стилю описания и обсуждения с читателем у меня вызывает то, что Вы никогда не изрекаете с позиции "сверху вниз", никогда не предъявляете требований подобно гуру, что вольно или невольно порабощает слушателя, который боится потерять расположение мастера. Подобное замаскированное самодовольство бывает почти на поверхности, и оно делает для меня подозрительными всех этих индийских подвижников медитации, осчастлививших сейчас западный мир - мне достаточно взглянуть на их фото. При чтении Вашей книги я не почувствовал ничего подобного. Она абсолютно искренняя. Именно поэтому я удивляюсь Вашей смелости.
Вы обращаетесь к другим как совершеннолетний человек к совершеннолетним людям; в этой позиции я вижу новизну и - поймите правильно это слово - с о в р е м е н н о с т ь Вашей книги. Я уже более тридцати лет занят изучением древних и новых магических, мистических и эзотерических систем и учений, и почти всегда были эти притязания гуру, наполнявшие меня неприятным чувством.
У самого Рудольфа Штайнера, чьи труды я, как мне порой кажется, проштудировал основательнее многих антропософов, я сталкивался с этой трудностью. Хотя чисто на словах он всё время призывает своих слушателей уважать "внутреннюю свободу", но сам, совершенно очевидно, лишает своих приверженцев самостоятельности, что выражается, пожалуй, наиболее явно в области искусства. Можно установить, причина ли в бессознательной потребности его приверженцев лишаться самостоятельности, или причина в бессознательной потребности "мастеров" лишать самостоятельности своих последователей. Наверно, с этим связано и то, что почти всегда надо сначала признать всё это множество «учителей» и «толкований», пока благодаря собственному исследованию не узнаешь, на чем же они все основаны. Как иногда мне кажется: чтобы узнать мир природы, сначала нужно изучить научно-естественную систематику.

Я думаю, в той области, которую Вы называете «неповседневной» действительностью, невозможно пребывать без опыта реальности: любви, смерти, боли, радости, удовольствия - п р е ж д е требуется опыт, восприятие, и лишь з а т е м проникновение в суть, а не наоборот.

Ну, на эту тему можно говорить бесконечно, разумеется, спасибо моей собственной читательской почте - я знаю, каким докучливым может быть письмо, в котором кто-нибудь незваный пространно излагает свои взгляды и мнения (большей частью не особенно интересные). Так что перейду к причине моего письма.

Я не в курсе, знакомы ли Вы с моими книгами, и если да, то с какими. (Один раз Вы упомянули в своей книге «пожирателей снов» и их безобидность в сравнении с баку [в японской мифологии: духи, пожирающие плохие сновидения. Имеют голову льва, тело лошади и лапы тигра. Прим. пер.], в чем, безусловно, Вы были правы - та иллюстрированная книжка была всего лишь утешением для детишек, терзаемых снами про альбов [в германской мифологии: подземные духи. Прим. пер.], для чего японские баку едва ли подходят). Если бы у Вас была возможность оценить мои книги, то Вы убедились бы, что я писал их в истинно поэтическом усилии и без малейшей спекулятивной цели. Большой успех пришел ко мне совершенно легко и застал меня врасплох. С ним в моей жизни, конечно, связано много приятного, но и много негативного. Впрочем, он присутствует и в моей теперешней жизни, и я принимаю его, не особо впечатляясь.

Теперь мое развитие подошло к точке, когда я не могу двигаться дальше, если сам не иду совершенно осознанно по пути «мира неповседневного опыта», как делали все настоящие сказочники всех времен. Я охотно объясню Вам причины этой необходимости, если нужно, но на данный момент, может быть, стоит ограничиться сказанным. Конечно, в любом случае меня ведут к этому не спекулятивные причины в смысле внешнего влияния. Я просто знаю, что это необходимо и неминуемо.

Внешний успех означает для меня лишь то, что мне удалось достичь широкой аудитории - к чему я, как писатель, конечно, стремлюсь. Никто не пишет так, чтобы по возможности не найти ни одного читателя. Но я никогда не старался закрепить свой успех и повторить его, как делают некоторые мои коллеги. Для меня каждая книга, каждая история - неповторимое, уникальное приключение, квест, о котором я не знаю, куда он меня приведет, и из которого я выхожу изменившимся.

Так что, глубокоуважаемый господин Цурфлю, если бы я хотел Вас спросить, могли бы Вы обучить меня в плане «неповседневного опыта», то сделал бы это не как чела, который видит перед собой гуру, но - если Вы не обидитесь за это банальное сравнение - как тот, кто бы мог играть на пианино, у того, кто на пианино играет. Таким образом, в первую очередь это вопросы техники и практики, в которых я бы хотел просить Вашего наставления. В книге Вы писали, что конечно легче зажечь свою свечу о ту, которая уже горит, и начала гореть без такой помощи. Что ж, вопрос мой прост: позволите ли Вы зажечь мой светильник о Ваш?

С искренним уважением,
Михаэль Энде


 

Ароза, 17.08.1988.
Дорогой Михаэль Энде,


я позабыл сообщить Гансу Петеру Дюерру мой домашний адрес, но, спасибо почте, письмо дошло.

И теперь лежит тут, написанное человеком, о котором я думаю, что у него есть подлинное понимание того, что вынесено на бумагу в «Источниках ночи». Поэтому в скором времени я вышлю Вам маленькую книжечку «Сказки как ключи к Источникам ночи» - из-за объема я не хочу подсовывать Вам большие тома. (Как знать, может быть ещё и малютка со свирепым карликом стоит где-нибудь между Ваших книг, иначе я вышлю Вам один экземпляр).

Вы только не подумайте, что я мог предполагать, будто автор «Бесконечной истории» и «Момо» (другие Ваши произведения, кроме «Пожирателей сновидений», я не читал, при этом видел экранизации двух вышеупомянутых) немедленно выскажет свое мнение по поводу того, что я написал. Нет, нет, это было бы подобно мгновенному звездному дождю, когда в радостном ожидании смотришь на небо. Такого не может быть, само собой разумеется. И когда сегодня утром моя жена принесла наверх почту и сказала: «Здесь письмо от Энде!», я подумал, что это, должно быть, рекламный проспект издательства. Но то было совсем другое!

Что ж, теперь я должен вкратце коснуться изменения моего адреса. Мы живем в Ароза только потому, что это полезнее для моего здоровья, мне существенно лучше вверху, чем в низине, в области Базеля. Я ведь молодой пенсионер. Но ни в коем случае не из-за книжных гонораров, ведь до сих пор распродано всего 6500 экземпляров, и средства ушли на закупку компьютерного оборудования. По выражению одних школьников, я принадлежу к роду компьютерных наркоманов - это они должны лучше меня знать. Нет, я подхватил такую безобидную болезнь, которая, подобно подагре, требует абсолютно спокойного образа жизни. Но это даже хорошо: никаких больше лекций и учебных курсов, только писательская работа (хотя и тут без спешки).

Вы должны себе представить: где оставались все эти плывущие в свете, жаждущие воздуха ньюэйджеры, которые в выходные хотят стать астральными путешественниками и бывают глубоко огорчены, когда им приходится слышать, что целое - это всё же что-то составное, что и будни должны быть как-то задействованы, и вообще, имеется ещё нечто, на что следует обратить внимание. И как 100%-но недееспособные, они не состоятся и как ученики. Итак, прочь от суеты, вверх - в Арозу, хотя и захолустье с точки зрения туристов, но зато место, где прошло мое раннее детство и бесчисленное множество каникул в юности. Здесь вверху, где воздух лучше, я могу продолжить тренировки по бегу и, не смотря на нарушения координации, поддерживать подвижность мышц. Но сейчас in medias res [лат. в самую суть дела. Прим. пер.] : само собой разумеется, я рад вступить с Вами в разговор, тем более что обладаю уверенностью, что Ваша свеча горит лучше, даже если, быть может, ее пламя иногда и колышется. То, что Вы не всегда смотрите прямо на свечу, я заметил во время чтения "Бесконечной истории". В чем причина, я сказать не могу, может быть, в том, что мир неповседневного опыта остается неповседневным. Слишком многое, мне кажется, остается висеть снаружи двери повседневности. Такое было ощущение, но с другой стороны я подумал, что Вы пишете для целевой аудитории, которую я непосредственно не удерживаю. "Целевая аудитория" может быть фальшивым выражением, ведь часто читатель находит книгу, а не книга читателя. Но я могу себе хорошо представить, что история Момо или история Бастиана/Атрейо не такая страшная, как "Источники ночи", ведь, в конце концов, нет ничего более страшного, чем (само)познание, как говорили еще древние тибетцы, а в "Источниках" этот ужас выражается отчетливее. Излечить оба Мира, оба Мира сделать здоровыми. Случайно ли, что это желание - на стр.426, или это именно то, что станет "другой историей" (стр.428)? Увидим, если Вы не устанете - осторожно, у меня есть время! - со мной диспутировать.
Это был вид Introitus [лат. вступление. Прим. пер.], но в дальнейшем я постараюсь отвечать на Ваши письма, не отвлекаясь. В том, что касается эзотериков выходного дня, мы с Вами едины. И всё же удивительна их способность энергетически подпитываться, и, без всякой личной настойчивости, возвращаться потом со свежими силами к своей повседневной трудовой повинности. Собственно, еще до постановки диагноза моей болезни я начал сознательно избегать ведения курсов и лекций, так как заметил, что это мне плохо удается. И потом я прочитал у старых китайцев, которые на тот момент 12 лет медитировали, что если на основании личного опыта возникает мнение, нужно рассказывать людям. Но по существу сказать было нечего, кроме: "Взгляните в спокойствии на ваши горящие свечи! Если я могу это сделать, отчего вы не должны!?" Но для этого не требуется ни докладов, ни курсов. Возможно, книга, поскольку в наше время в этой форме лучше всего рассказывать историю. Или в разговоре, причем я ни в коем случае не подразумеваю курсовой форум или дискуссию, так как уже один человек имеет достаточно проблем сам с собой - куда больше двое. А если их больше, чем двое, то это просто очередная болтовня.

С Паулем Толи мы состоим в переписке. Но, тем не менее, его логические посылки отличаются от моих. А именно, те, что исходят из гештальтпсихологии (Вольфганг Мецгер, принцип динамического самоуправления). Я внимательно слежу за работами Толи, но осмелюсь утверждать, что моя аксиома признания многих миров и непрерывности Я-сознания (сознательности) ушла еще дальше из области универсального, чем его воззрения. По сути, такие скорее гносеологические вопросы не играют никакой роли - если только речь не идет о личном вступлении в область ночи (в широком смысле слова). Поначалу (ха, мой компьютер еще и подчеркивать умеет) они не играют никакой роли, но потом выясняется, какое огромное значение они имеют. Впрочем, это действительно чертовски длинная история. И раскрыть ее мы можем, пожалуй, только постепенно. Я сам ломаю голову над этим вопросом много лет, что в отношении языка сердца нелегкое испытание. А если над этим только смеяться, это будет так или иначе ещё серьезнее. Но смех иногда пропадает и у меня, редко, разумеется.

«Настроение отъезда» - хорошее выражение. Если уж в Вас одном это настроение возникло, то я рад неимоверно, ведь достаточно, чтобы оно достигло тех источников, о которых Вы точно знаете, что они есть. Ибо Вы как-нибудь вспомните о нем, и, возможно, напишете о своих воспоминаниях. Тогда – годами и десятилетиями ранее, Вам казалось это нормальным. Со мной происходило то же самое, я тоже полагал, что мои опыты нормальны и чуть не начал про них забывать. Но потом я стал сравнивать их с текущим суждением и заметил нешуточные расхождения. То, что с Вами такого не произошло, неудивительно. В конце концов, Вы же не изучали в стенах университета годами естественные науки, глубинную психологию и прочее барахло, а, насколько я осведомлен, писали детские книги. Как же Вам могло броситься в глаза непосредственно и с экзистенциальным действием противоречие такого рода? Дети живут немного по-другому, для них не существуют эти суровые особенности повседневности и хитросплетения разума. Они ещё не живут в одномерном мире, но будут хорошо воспитаны и совершат туда благополучную (?) посадку. Потом у взрослого абсолютно ничего не останется от полета, как некогда было у мальчика Атрейо. В этом-то и Crux [лат. Безысходность. Прим. пер.]: то, что дети могут и должны делать, взрослым строго запрещено. И если всё же они это делают, то без малейшей критики и скепсиса, лучше всего под руководством гуру или в бетонных дорнахских стенах [высшая антропософская школа в Дорнахе. Прим. пер.], как ученики высшего класса.

Единственное, на что стоит обращать внимание – это собственный, совершенно личный (внутренний) источник. Не каждый источник бьет ключом 1 м3 в секунду. Иногда он сочится лишь краткое время посреди ночи или дня в непредсказуемый момент. Но всегда так тихо, что его никто не слышит. Или оживление в мире производит столько шума, что заглушает журчание самого сильного ручья. И вот мы подошли к пункту, когда Вы любезно взялись за перо, а именно, когда сами выросшие Бастиан-Атрейо, а теперь, соответственно, Михаэль Энде должны будут войти в область «Ночи». С помощью Вашей собственной свечи – пусть она ещё мигает или даже тлеет, они всегда остаются выражением Вашего самосознания, сознательности. Едва ли могу сказать «желаю хорошо повеселиться», ибо исходя из моего опыта, по сравнению с этим смелым предприятием все остальные прекрасны, уютны и утешительны. Это трудно!

"Take the hardest way, it's the best!" [англ. «Выбери труднейший путь, он наилучший!» Прим. пер.] – это я услышал однажды по радио, будучи ещё 20-летним парнем, и именно тогда мне в голову пришла пара мыслей о Боге и о мире. Тогда я воспринимал этот случай, как совпадение – и сегодня так же. Для меня честь говорить с Вами о Вашем опыте на этом пути!

С любящим приветом

Вернер Цурфлю



25.8.88 Дорогой Вернер Цурфлю

в качестве приветствия и в благодарность за Ваше дружественное письмо я прежде всего высылаю Вам отдельной почтой книгу, о которой Вы, наверно, ещё не знаете, она в определенной степени показывает, что общение с Неповседневной Действительностью для меня отнюдь не путешествие выходного дня. К Вашему письму я хотел бы приступить позднее, поскольку у меня сейчас опять суета, а хотелось бы уделить ему время.

Пока что позвольте мне сделать замечание к «Зеркалу в зеркале». Над ним я работал более десяти лет, т.е. начал
п е р е д «МОМО», а закончил и издал п о с л е «Бесконечной истории». Этой книгой мне посчастливилось вызвать серьезное раздражение у самых доброжелательных читателей и критиков – подобно тому как Вы вызвали изданием «Источников». Никто не знал – и, вероятно, не мог себе представить, что эта книга возникла в о в р е м я работы над другими. И все же меня назначили Дедом Морозом нации и с горечью недосчитались «утешительного момента» и «обращения». Я получил немало писем вот такого содержания: «О боже, дорогой Михаэль Энде, что за ужас с Вами приключился, что Вы стали вдруг таким
н е г а т и в н ы м и д е п р е с с и в н ы м ?»
Настолько привыкли к тому, что автор берет их за руку и ведет сквозь историю – конечно, с уверенностью, будто всё закончится хорошо, что чувствуют настоящую измену с его стороны, когда он вдруг требует от читателя самостоятельно, без подсказок найти путь в Лабиринте Зеркал. Да и зачем вообще, ведь там нету даже «обращения», за которое можно ухватиться. Есть люди, которые потеряли от чтения этой книги даже свой малый рассудок (хотя я полагаю, эта потеря была уже запрограммирована, и только лишь разрешилась через мою книгу).

Название «Зеркало в зеркале» происходит от нескольких вещей. Во-первых, конечно, от известного дзен-коана «Что показывает зеркало, которое отражается в зеркале?», который цитируется уже в «Бесконечной истории». Потом, от плана самой книги. Каждая история, так сказать, отражает часть предыдущей и преобразует ее. Фигуры и образы находятся в постоянном потоке изменений. Прошлое и будущее иногда переплетаются: одноногий появляется уже в начале, но теряет ногу лишь к середине книги и т.д. Книгу можно читать как с начала до конца, так и с конца до начала, с последней истории, так как она построена циклически и финал снова проявляется в начале. Иногда зеркальные отражения идут поперек всей книги, и несут в себе темы, которые появились в последующих или предыдущих историях. Большинство историй – сцены воображаемого театра. Диковинное действие описывается без комментариев. Начало и конец в каждом случае открыты. Как только действие подходит к концу, картина – или часть ее – превращается в новую, в которой снова что-то происходит. Целое находится, так сказать, в невесомом пространстве, в котором не существует верха или низа, на орбите, по которой описывает круги вокруг того, что само по себе остается свободным.

Будет совершенно логичным, что у некоторых читателей буквально закружится голова. Они должны «крепко держаться за свой стул, чтобы избавиться от чувства свободного падения». Я, конечно, не случайно выбрал эту – следует признать – не слишком спокойную форму композиции, а чтобы погрузить читателя в особый опыт. (Что касается меня, то я никогда не поучаю читателя, но побуждаю его п е р е ж и т ь нечто при чтении).

И вот я подхожу к подлинной сути заголовка: где происходит то, что происходит при чтении книги? В самой книге – только черные знаки на белой бумаге, которые сами по себе бессмысленны. Значит, это происходит только лишь в воображении читателя? Но ведь он нуждается в книге, иначе просто ничего не выходит. И когда д в о е разных людей читают о д н у и т у ж е к н и г у, то действительно ли они читают одинаковые книги? Не привносит ли каждый человек, хочет он этого или нет, в текст, который он читает, свой собственный уровень понимания, свои ассоциации, свой опыт и мысли? И наоборот, когда о д и н человек читает две р а з н ы е книги, так ли сильно они отличаются? Не является ли каждая книга зеркалом, в котором читатель отражается сам, знает он об этом или нет? И не является ли каждый читатель зеркалом, в котором отражается книга? Итак, где же происходит то, что происходит между читателем и его книгой? Именно м е ж д у обоими, в "Земле без места". И всё-таки, то что происходит, абсолютно конкретно. Всю нашу жизнь, по-другому и быть не может.

Когда утверждают, будто "что-то поняли" или "могут объяснить", то полагают большей частью, что можно вернуть что-то уже известное, близкое. И тогда индивидуальное сознание снова минует мучительное состояние - ощущать загадку своего присутствия. Снова содержание сознания путают с самим сознанием. Такое происходит постоянно.

Таким образом, речь шла о том, чтобы при написании книги, так сказать, пригласить своего читателя к свободной игре, при которой содержание воображения или сознания постоянно исчезало или сильно менялось бы, так, что не могло быть больше удерживаемым, и именно из-за этого оно обнаруживало бы свое присутствие. При этом читатель должен быть внимателен, что он сам делает, пока читает. Есть даже несколько историй, в которых это объясняется прямо, например: "Кругосветный путешественник" ("Der Weltreisende"), "Медленно, как планета..." ("Langsam wie ein Planet...") или "В классе моросил дождь..." ("Im Klassenzimmer regnete es ..."). Хотя, всё же, никто и смекнуть этого не может. Вероятно, существует сильное внутреннее противодействие такому неудобству. А может, просто еще немного рано, и нужно еще идти вперед. Да будет так.

Дорогой Вернер Цурфлю, тут уже это, собственно, наспех обдуманное примечание, становится довольно длинным. Но, быть может, что-то здесь относится и к нашей теме. Вы можете не отзываться, если это ничего Вам не говорит. Скоро я отвечу на Ваше письмо.

С сердечным приветом

Михаэль Энде

Aроза, 27.08.1988
Дорогой Михаэль Энде
,


поскольку мне доставляет удовольствие отвечать на письма непосредственно и стихийно, я позволю себе поделиться реакцией на Ваше письмо, а потом и на Вашу книгу, за которую, кстати, сердечно Вас благодарю. Жаль только, что на фото зеркальная секвенция не может быть изображена непрерывно отражающейся!
Касательно зеркала есть порядочный кусок у Финна в "Алло, мистер Бог, это говорит Анна", в главе 18, "Книга без страниц" (с. 100): посредством двух зеркал возникла диковинная, прекрасная книга со сквиллионами страниц, которая не занимала ни одной страницы. И чем дальше ее захлопывали, тем больше становился круг. Финн и Анна просовывали разные предметы между двумя зеркалами, и те приобретали поразительные формы и очертания. И вдруг оказалось, что некоторые вещи изменяются "изнутри наружу, другие слева направо", а третьи "остаются, какими были" (с. 104). И можно было видеть две стороны такой вещи одновременно! И задуматься об искаженной зеркальности человека, если полагать, что Бог создал людей по своему образу.
Определенно, Момо и Бастиан / Атрейо будут оценены лучше, чем "Зеркало в зеркале <…> Насколько же люди должны были помешаться в уме, когда увидели в зеркале, что представляют собой на самом деле. Они должны были бы отказаться от того, чем считались и подо что маскировались.
Впрочем, сравнивая свои письма с 18 главой "Анны" Финна, Вы легко поймете, почему Ваши строки напомнили мне про Анну!
Да, в результате речь идет о масштабных сложностях и затруднениях. То, на что Вы здесь намекнули и о чем продолжили, спрашивая: "Где же происходит (собственно) то, что происходит при чтении книги?", что является, в конечном счете, вопросом, направленным на Единственное, и сводится к теории о познании сути вещей. В первом письме я ничего не написал о моих познаниях на этот счет. А именно, о том, что я активно занимался так называемым радикальным конструктивизмом (Вацлава, Матурана, фон Фоерстер, фон Гласенапп). Ведь в отношении к интерсубъективности той области опыта, про которую я попытался поведать в "Источниках", но которая ясно проявляется и в Ваших книгах - и во всех буддистских текстах, в сказках, в сообщениях шаманов, рассказах магов и мистиков и т.д. и т.п.-, имеются серьезные вопросы и ответы.
Как только речь заходит о "зеркальных вопросах", человек отправляется в пугающе ясную сферу ответственности, со-страдания и со-зерцания. В конце концов, когда внутреннее превратится во внешнее, а внешнее - во внутреннее, загрязнение окружающей среды окажется на той же планке, что и катастрофа во внутреннем мире. Здесь взаимодействие между читателем и книгой снова оказывается "только" одним видом общей проблематики взаимодействий и притом конкретизацией и материализацией общих представлений и мнений. То, что у некоторых может закружиться голова и не удивительно, ведь загадка сфинкса об их собственном существовании в пространстве и времени возникает вдруг в зеркале со всей отчетливостью. И тут уже не получится уклониться от вопроса "Кто я?" Но когда содержимое меняется и оказывается несущественным, тогда-то и остается голая сознательность, подлинный облик, лишний.
Однако теперь я примусь за Вашу книгу - конечно без того внутреннего противодействия и неловкости, которые зачастую должны испытывать Ваши читатели. Что до того, относится ли напрямую к теме нашей беседы вопрос "читатель-книга", поднятый Вами в письме, то это бесспорно!

С любящим приветом,
Вернер Цурфлю


<…>

 

1.9.88
Дорогой Вернер Цурфлю,


я был "бесконечно" обрадован Вашими письмами про "Зеркало в зеркале". Во всех отношениях Вы попали в самую точку, особенно своими критическими замечаниями.
Я уже одной ногой в поездке, 5 сентября я вернусь и подробно Вам отвечу.

Сердечно
Михаэль Энде.

<…>

 

11./13.9.88
Дорогой Вернер Цурфлю,


сегодня, в воскресный вечер, у меня появилась наконец пара часов, чтобы ответить на Ваши письма, которыми Вы действительно приносите мне большую радость. С таким пониманием "Зеркало в зеркале" не читал ещё никто. Позднее я хотел бы вновь вернуться к мыслям, которые Вы высказали по этому поводу. А пока обратите, пожалуйста, Ваше внимание на следующее обстоятельство: не стоит принимать истории в этой книге буквально за факты из моей биографии. По сути, речь не идет и о попытке наиболее достоверно изобразить "другую" реальность. Скорее, я отважился на рывок в том направлении, по которому современная музыка или живопись давно уже ушла гораздо дальше, чем повествовательная литература. Даже в поэзии и драматургии десятилетия назад пришли к формам, которые ничего больше не "изображают", но существуют сами по себе, обладают своей собственной реальностью, как картина из клевера. Я хотел написать истории, которые нужно читать так же, как слушают современную музыку или рассматривают мобиле Кальдера. Конечно, это предполагает другой вид сознания и освобождение от традиционных ожиданий. Вот что я хочу сказать: к написанию этой книги меня побудили главным образом формально-художественные вопросы, а не потребность к самовыражению. Конечно, в качестве материала при этом использовался собственный опыт - другого писателю не дано - но есть разница в обработке этих материалов. Можно ими пользоваться кустарно, подобно тому, как скульптор пользуется камнем, деревом или глиной, а можно, что и принято сегодня повсеместно, для того чтобы сказать, "где больно" и т.д. (Рильке). Тут мое восприятие близко к средневековым мастерам, которые иногда даже оставались безымянными. Я называю это "манерой Шекспира", ведь Шекспир полностью исчезал за своими пьесами. Он сам не говорит, он позволяет говорить своим героям. И не потому, что хочет спрятаться, но ради добросовестности художника и ремесленника.
Я объясняю это только потому, что, думаю, будет полезным для нашего дальнейшего диалога, если Вы примете во внимание, что я не психолог, не ученый, не философ, вообще не человек познания, но что генеральный план моей жизни, весь мой интерес, так сказать, внутренний компас, определяющий все мои решения - художественно-поэтический. В этом состоит иная принципиальная позиция опытов, по отношению как к стремлению к познанию, так и в плане другого обращения с идеями. Немного погодя нам нужно будет поговорить об этом подробнее, но теперь я не хочу перескакивать с пятого на десятое. Я только хотел бы пояснить, что и мои поиски области неповседневной реальности прежде всего имеют основание в искусстве. Не знаю, не покажется ли это преувеличением, но я не особенно интересуюсь собою - только ради себя самого. Что меня интересует, так это вопрос, что я с моими возможностями могу сделать для того, чтобы мы ушли от проклятого культурного убожества, в котором оказалось всё "цивилизованное" человечество. Естественно-научный, технологический и индустриальный прогресс уже здесь и будет идти дальше - но если с "другой" стороны этого движения не будет противовеса, то мы всё глубже будем погружаться в буквально убийственную пошлость, в "brave new world" [англ. "смелый новый мир"- Прим. пер.] тотальной иллюзорности и тотального комфорта - или придут достаточно часто обсуждаемые всеми катастрофы. И то и другое было бы скверно.
Ведь культура - это не общность мнений и взглядов - в культуре могут выражаться совершенно разные мнения, культура - это совокупность жизненных проявлений, в которых воплощаются различные взгляды. Поэтому любая известная мне культура основывается не на о б ъ я с н е н и и мира, но имеет в своем центре миф. Миф - это р а с с к а з, в котором противоречивость жизни и мира не разрешается, а представляется в виде картин. Такая цивилизация, как наша, в конечном счете, верит в полное объяснение мира и жизненных фактов, и, конечно, не может иметь в своем центре настоящий миф. А это отсутствие мифа исключает совместные проявления жизни. Отсюда и чувство прямо-таки космического одиночества, которое сегодня испытывает каждый в отдельности. Один пытается объяснить другому, и чем больше объясняет, тем меньше понимают друг друга.
Пожалуйста, не поймите меня превратно. Я не сожалею об этом. Напротив, я полагаю, что это переживание точки фокуса, это редуцирование собственного сознания, эта потеря мира необходимы. Именно вследствие этого человек станет, так сказать, самостоятельным и совершеннолетним. Но можно, конечно, и не прибыть в эту точку фокуса или нуля, не устроившись там по-домашнему. Это привело бы к разрушению всех социальных структур, всех общностей, и даже самого языка (так как язык тоже относится к общим проявлениям жизни. Он живет м е ж д у людьми. Язык, существующий для себя самого, был бы невозможен).
И именно в этом заключается для меня важность Ваших книг и новых путей и возможностей, которые в них описаны. Все древние культуры имели корни в "других" областях действительности. Святилища, пирамиды и соборы были точками соприкосновения миров. Все формы жизни были устроены так, что постоянно поддерживали связь с другими реальностями. Только посюсторонняя культура никогда не давала эту связь моим знаниям, и не может дать, и не потому что она была бы материалистичной, а потому, что она была бы иллюзорной. Она сразу стала бы притязанием каждой культуры на целостность, на тотальность, то есть на саму себя.
Но теперь оглядка на те древние культуры нам мало поможет, ибо мы стоим перед проблемой, которая появилась перед человечеством впервые. Все древние культуры свои мифы, свои общности из чего-то выводили, скажем, из генетической, инстинктивной, физической национальной, родовой или даже семейной принадлежности. Они до-индивидуальны. Единичное сознание практически не имеет значения. Отсюда характерная сверхчеловечность, обобщенность и безличность всех мифических героев. Культура свободных, самостоятельных индивидуальностей до сих пор не выдала такого ни разу. Прежде всего, что-нибудь этакое кажется просто невозможным парадоксом: как могут общие проявления жизни дать множество одиночек? С другой стороны, возврата больше нет. Какой разрушительной должна стать очередная попытка объединения нынешнего человечества по национальному или расовому принципу, показал нацизм. Что было хорошим 2000 лет назад, сегодня станет демоническим. Так и вообще с добром и злом. Но это не единственная тенденция в обезличивании человечества. Многие другие системы хотят добиться этого своими способами, ведь все они оказались не готовы ответить на вопрос, каким образом общество или культура должны выдавать свободных индивидуальностей.

13.9.88

Перечитывая то, что было написано позавчера, я ужаснулся академическому, не терпящему возражений тону. Это моя старая ошибка, желание объяснить нечто в нескольких предложениях: к чему отнимать у себя много времени (и бумаги). Кроме того, я вообще не знаю, интересны ли Вам все эти размышления. Если да, то дайте, пожалуйста, мне знать! Тут я хотел бы перейти к совершенно личному вопросу, а нити прежнего разговора обрезать как можно короче: я совершенно уверен, что решение парадокса возможно, ведь общее проявление жизни, то есть культура, может дать много индивидуальностей, и наша задача их из-обрести или по крайней мере подготовить. (Вероятно, или очевидно, перед этим мы переживем ещё несколько катастроф, которые прежде всего совершенно изменят экономические основы нашего общества - тоже отдельная тема!) То, что Вы написали в Вашей книге об опытах, я считаю началом, пробуждением совершенно новой душевной способности. Меня восхитило Ваше предложение ввести в будущих школах ясные сновидения в качестве учебного предмета. Боже мой, каким воодушевленным учеником я бы мог там стать! В моей школе делались основательные попытки преодолеть наши сны. В том, что Вы описали, сливается воедино полностью индивидуальное и пережитые мифы. Именно об этом и речь. И именно в этом - возможности дальнейшего развития современного искусства, музыки, литературы. Потому я и пишу, что это было для меня н е и з б е ж н о. Не столько (или не в первую очередь) из личных причин, сколько из-за профессиональных - причем тут я полностью понимаю профессию в качестве жизненной задачи.
А сейчас, наконец, я хотел бы перейти к делу и спросить Вас о нескольких вещах, ради которых я и обратился к Вам с просьбой о наставлении. Я имею в виду обучение ясным снам или даже внетелесный опыт.
Сейчас я оказался в странной ситуации. Я как будто зачарованный годами, или лучше сказать десятилетиями (мне почти шестьдесят), стою на грани двух реальностей. Возврат к наивной вере в обыденную реальность для меня невозможен. Порой я теряюсь от изумления, когда вижу, как многие люди безропотно принимают ее "за чистую монету". Тем не менее, сделать шаг к действительному воплощению по ту сторону грани мне до сих пор не удавалось ни разу. Возможно, я должен пояснить, что постоянно выполнял упражнения, дольше всего, пожалуй, данные Штайнером, но также и другие. Разумеется, я никогда не применял наркотики. Все эти упражнения не привели в движение решительно ничего, наоборот, моя жизнь во сне, не став более интенсивной, от этих занятий по концентрации и медитации стала чахнуть. Я знаю людей, которые ежедневно, в течение сорока лет, упражнялись по фразам для медитации Штайнера. На мой напряженный вопрос "И?" мне ответили, что фразы постепенно начали светиться. На это я заметил, что и телефонная книга, вероятно, начала бы светиться, если бы по ней сорок лет медитировали.
Что из всего этого для меня вышло, так это состояние глубокого уныния. Вы понимаете, что это не от недостатка мужества. Едва ли я безупречный боец, в смысле старого Дон Жуана, но я не трус. Я говорю это не опрометчиво. В сущности, никогда не знаешь, есть ли у тебя мужество или нет, пока не окажешься в ситуации, когда это обнаружится. И я бывал в нескольких ситуациях, в которых - к своему собственному удивлению, вел себя вполне мужественно. Но приведение в отчаяние - это что-то другое. Даже железная выдержка слабеет, если не появляются ободряющие переживания. Иногда это прямо-таки гротеск: даже с людьми, которые не верят в "другую" реальность или ещё не хотят про нее знать, случаются всевозможные переживания такого рода, со мной же никогда! Я сижу надежно, как коренной зуб в своем физическом теле и обыденной реальности. Теоретические, эзотерически-философские учения мне не помогают. Я их изучал во множестве, с горячим усердием - антропософию, теософию, каббалу, алхимию, дзен, Элифас Леви и даже таких странных людей, как Кроули и Гурджиев. Так что я достаточно осведомлен, и могу словно Белый Орел или Бо-ин-ра, или господин Гейндель (Розенкрейцер) без усилий сотворить из всего прочитанного свою собственную мистическую секту. Большинство учителей в этой области требуют от ученика, чтобы он стал безупречным, добродетельным, аскетичным человеком, прежде чем он вообще сможет рассчитывать на сомнительные результаты. Ну, ко мне всё это не относится, я курю трубку, и иногда с друзьями очень люблю выпить пару бутылок вина. Я получаю удовольствие от секса, а также и от других даров этого мира. Я могу от всего, действительно от в с е г о этого отказаться, если опыты "другой" реальности меня к этому подвигнут. Но вначале должна быть отправная точка. Я просто не могу поверить, что "другая" реальность настолько чопорна, что нужно быть бестемпераментным, нелепым softy, чтобы получить туда доступ. Но я его не получаю. Что я делаю не так?
В книге Вы пишете - что мне, впрочем, очень понятно, что самое большое препятствие состоит в некоторых предвзятых мнениях относительно существования или несуществования, или вообще о свойстве неповседневной реальности. Над этим я очень серьезно размышлял.
Я не думаю, что мои трудности в этом. Существование неповседневной реальности с детства было для меня совершенно очевидным, таким оно осталось и до сих пор. Напротив, как я уже говорил, это обыденная реальность казалась мне сомнительной. Я всю жизнь ощущал что-то вроде тоски по дому в отношении к "другой" реальности, чувство изгнания с моей настоящей родины в этот внешний мир. Естественно-научная картина мира и не предполагает, что может мне мешать. Я не обучался в вузе, и моя встреча с естествознанием и психологией не сделала меня "верующим церкви науки" (Пауль Фейерабенд). Открытые магические представления всегда были мне более по душе, казалось, они лучше вникают в действительность. К тому же не забывайте, что я сын художника-сюрреалиста и вырос в его мастерской, что изначально побуждало почитать чудесное и таинственное куда больше, чем банальные попытки объяснения всевозможных толкователей. Нет, по этой части, как мне хотелось бы думать, я совершенно открытый и непредубежденный.
Но тогда в чем же дело? Дадите мне совет?
У Вас, как Вы пишете, первые опыты вышли случайно. Как я Вам в этом завидую! (Я слышу, Вы бормочете: "Если б ты знал, дорогой мой..." И всё же. В этом я Вам завидую). Но такие спонтанные опыты, вероятно, фатально-кармичны. А моя карма, видимо, других взглядов, нежели я. Думаете ли Вы, что я должен примириться с тем, что после смерти получу бессознательный вход в "другую" реальность? Или Вы можете помочь мне другим способом?

Приветствую Вас сердечно
Михаэль Энде

<…>


6.10.88
Дорогой Вернер Цурфлю,



снова - черт возьми - пишу Вам второпях. Почему - я сейчас объясню. Но сначала о самом главном. В Вашем последнем письме, которое было для меня большой радостью, есть легкое опасение, что одно или несколько Ваших высказываний могут меня обидеть или повредить мне. Это абсолютно исключено. У меня много слабостей и недостатков, но эти два к ним не относятся. Я не тщеславный и не плаксивый. Я принимаю критику с интересом и спокойствием, поскольку она по делу. Так что в этом отношении не задумывайтесь. Говорите со мной откровенно и без обиняков. Мне также хотелось бы этого придерживаться.
Кроме того, хочу заметить: я обратился к Вам с просьбой дать мне "урок игры на фортепиано". Впервые в жизни я обращаюсь к кому-то с просьбой о личном наставлении, и я всё тщательно взвесил, прежде чем на это решился. Я и не ожидал, что это станет воскресным пикником. Думаю, это совершенно серьезно.
А сейчас совсем о другом: недавно, прямо перед засыпанием, я вдруг увидел Вас стоящим около себя. Я был совершенно потрясен, потому что Вы выглядели совершенно иначе, чем я себе представлял. (Я ещё ни разу не видел Вашего изображения). По какой-то причине раньше я представлял Вас изящным и узколицым, лептосомом, как говорится, и очень интеллектуальным. Фигура, которую я увидел, была, напротив, довольно большой, приблизительно 185 см, достаточно широкоплечей, лицо скорее мясистое, особенно губы, несколько жидкие темно-русые волосы, легкая залысина на лбу. Сказано ничего не было, и всё же я уверен, что это были Вы. Интересно, есть ли что-нибудь в этом.
"Работу мечты" Вильямса я вчера получил наконец, и сейчас займусь ее изучением. Насколько смог увидеть при первом пролистывании, это нужная мне книга. Сердечное спасибо за ссылку!
Ну а теперь я хотел бы рассказать Вам, почему в последнее время пребываю в такой толкотне, ведь обыденная реальность также играет роль в обучении снам. Примерно в то же время, когда я начал Вам писать, выяснилось, что мой управляющий, которому я более десяти лет предоставлял полномочия на мои банковские счета, не только растратил всё мое имущество, которое я нажил в течение жизни, но и наделал на мое имя многомиллионных долгов в 14 банках. Конечно, я передал дело адвокатам, которые специализируются на финансовых вопросах. Правда деньги, кажется, безвозвратно пропали. Вопрос лишь в том, как удастся уменьшить необъятное бремя долгов, так что, по крайней мере первые пару лет я смогу начать всё с нуля. Впрочем, деньги меня никогда особо не интересовали, ни когда их не было, ни когда их было много, ни теперь, когда их у меня опять нет. Самое досадное в этом - чрезмерные затраты времени и мыслей, на которые я теперь пускаюсь, чтобы уклониться от удушения всеми этими банками. Я пишу Вам это лишь для информации, чтобы Вы знали, почему я иногда свешиваю язык на плечо и отвечаю не так подробно, как хотел бы. Я надеюсь, что скоро всё переменится. Я только хотел попросить сохранить это сообщение в тайне. Чем меньше людей об этом знает, тем лучше. Конечно, долго в секрете это держать не получится, поскольку слишком много людей к этому причастны (только банков 14), газета "Bild" тоже как-то разведала, и уж постарается ещё что-нибудь вынюхать, но каждый день перед тем, как пресса узнает что-то конкретное, для меня выигранный день.
Пока что только о текущих новостях, но скоро - и о собственно предмете нашей переписки.

С самым сердечным приветом!
Михаэль Энде

 

Михаэль Энде так и не освободился от "удушения" этой потерей, она его в конце концов и погубила. Ван хельсингов и соотв. теоретиков заговора это может навести на размышления. Переписка продолжалась, правда, с большими перебоями. Возможно, я опубликую оставшуюся часть позднее. Более всего это зависит от того, обретет ли она книжную публикацию. Так или иначе, на этом месте я хотел бы от всего сердца поблагодарить Михаэля Энде за доверие!



 

© 2035 by Agatha Kronberg. Powered and secured by Wix

  • Facebook
  • Instagram
  • Vimeo
bottom of page