Переписка Михаэля Энде
                                                                               с австрийским писателем Werner Zurfluh

Прим. переводчика:
ответы респондента, В. Цурфлю, переведены с сокращениями.

Примечание Вернера Цурфлю:

Длительная переписка с Михаэлем Энде началась в августе 1988 года и продолжалась вплоть до 1994-го. Однажды, возможно, она обретет форму книги, но пока это наступит, пройдет еще некоторое время. Смерть Михаэля Энде 28 августа 1995 года очень расстроила меня, тем более те неприятные обстоятельства, при которых она наступила. Мы встречались с ним однажды близ Давоса и беседовали много часов. А в те времена, когда ему или мне бывало плохо, мы поневоле обходились телефоном.
Началось всё со следующего письма:

11.8.1988., Мюнхен
Глубокоуважаемый господин Цурфлю,

Ваш адрес я получил от Ганса Петера Дюерра, когда во время нашей встречи рассказал ему, какое необычайно сильное впечатление произвела на меня Ваша книга "Источники ночи". Я должен признаться, что уже давно поставил эту книгу на полку и не заглядывал в нее. Причина в том, что мне ее послала одна светло-воздушно-солнечная дама, которая, как и Вы, наверняка достаточно хорошо знакома с нью-эйдж-ашрамами. Я думал, что это - из разряда тех зажиточных эзотериков, которые обещают сделать из выхода в другие области сознания посредством грамотных с точки зрения маркетинга рецептов омлета мира-радости гарантированно безвредный курорт, или в лучшем случае что-то вроде авантюрного, но безопасного отпуска, из которого можно вернуться «очищенным» и «укрепленным» в убийственную конкурентную борьбу нашей цивилизации. Кажется, они это называют помощью в жизни.

Но потом я встретил другую книгу, которая очень меня заинтересовала: «Творческие сны» профессора Пауля Толи и Калеба Утехта (изд-во Falken). В ней был составлен содержательный отчет о новом (по крайней мере для меня) направлении развития психологических исследований, технике «ясных сновидений», показавшейся мне чрезвычайно важной, хотя почти всегда натянутые научные (в данном случае физиология мозга) предпосылки автора для меня были более чем сомнительны. Но, тем не менее, там я нашел ссылку на Вашу книгу «Источники ночи», и вот тогда я наконец достал ее с полки и стал читать. То был, конечно, совсем другой калибр!

Редко когда за последние десять лет книга вызывала у меня такое волнение и переполняла таким решительным настроением отъезда, как это сделала Ваша. Разумеется, я пишу это не в легкомысленном энтузиазме, а после основательного обдумывания и долгой нерешительности: я верю каждому Вашему слову. Я просто знаю, что то, о чем Вы рассказали - правда, хотя и не могу себе присвоить никакой компетентности, ведь все мои собственные усилия достичь состояния ясно-сновидения, или даже внетелесного опыта, по сей день тщетны.

Я знаю это по моим «нормальным» сновидениям, которые отчасти случались годами и десятилетиями ранее и иногда почти буквально соответствовали Вашим живописным «Путешествиям по мирам». В конце концов, я знаю это и по моей писательской работе, в процессе которой мне иногда приходят идеи, обладающие несомненностью воспоминаний, хотя я, безусловно, не могу сказать, когда и где были мною сделаны открытия такого рода.
Особое доверие к Вашему стилю описания и обсуждения с читателем у меня вызывает то, что Вы никогда не изрекаете с позиции "сверху вниз", никогда не предъявляете требований подобно гуру, что вольно или невольно порабощает слушателя, который боится потерять расположение мастера. Подобное замаскированное самодовольство бывает почти на поверхности, и оно делает для меня подозрительными всех этих индийских подвижников медитации, осчастлививших сейчас западный мир - мне достаточно взглянуть на их фото. При чтении Вашей книги я не почувствовал ничего подобного. Она абсолютно искренняя. Именно поэтому я удивляюсь Вашей смелости.
Вы обращаетесь к другим как совершеннолетний человек к совершеннолетним людям; в этой позиции я вижу новизну и - поймите правильно это слово - с о в р е м е н н о с т ь Вашей книги. Я уже более тридцати лет занят изучением древних и новых магических, мистических и эзотерических систем и учений, и почти всегда были эти притязания гуру, наполнявшие меня неприятным чувством.
У самого Рудольфа Штайнера, чьи труды я, как мне порой кажется, проштудировал основательнее многих антропософов, я сталкивался с этой трудностью. Хотя чисто на словах он всё время призывает своих слушателей уважать "внутреннюю свободу", но сам, совершенно очевидно, лишает своих приверженцев самостоятельности, что выражается, пожалуй, наиболее явно в области искусства. Можно установить, причина ли в бессознательной потребности его приверженцев лишаться самостоятельности, или причина в бессознательной потребности "мастеров" лишать самостоятельности своих последователей. Наверно, с этим связано и то, что почти всегда надо сначала признать всё это множество «учителей» и «толкований», пока благодаря собственному исследованию не узнаешь, на чем же они все основаны. Как иногда мне кажется: чтобы узнать мир природы, сначала нужно изучить научно-естественную систематику.

Я думаю, в той области, которую Вы называете «неповседневной» действительностью, невозможно пребывать без опыта реальности: любви, смерти, боли, радости, удовольствия - п р е ж д е требуется опыт, восприятие, и лишь з а т е м проникновение в суть, а не наоборот.

Ну, на эту тему можно говорить бесконечно, разумеется, спасибо моей собственной читательской почте - я знаю, каким докучливым может быть письмо, в котором кто-нибудь незваный пространно излагает свои взгляды и мнения (большей частью не особенно интересные). Так что перейду к причине моего письма.

Я не в курсе, знакомы ли Вы с моими книгами, и если да, то с какими. (Один раз Вы упомянули в своей книге «пожирателей снов» и их безобидность в сравнении с баку [в японской мифологии: духи, пожирающие плохие сновидения. Имеют голову льва, тело лошади и лапы тигра. Прим. пер.], в чем, безусловно, Вы были правы - та иллюстрированная книжка была всего лишь утешением для детишек, терзаемых снами про альбов [в германской мифологии: подземные духи. Прим. пер.], для чего японские баку едва ли подходят). Если бы у Вас была возможность оценить мои книги, то Вы убедились бы, что я писал их в истинно поэтическом усилии и без малейшей спекулятивной цели. Большой успех пришел ко мне совершенно легко и застал меня врасплох. С ним в моей жизни, конечно, связано много приятного, но и много негативного. Впрочем, он присутствует и в моей теперешней жизни, и я принимаю его, не особо впечатляясь.

Теперь мое развитие подошло к точке, когда я не могу двигаться дальше, если сам не иду совершенно осознанно по пути «мира неповседневного опыта», как делали все настоящие сказочники всех времен. Я охотно объясню Вам причины этой необходимости, если нужно, но на данный момент, может быть, стоит ограничиться сказанным. Конечно, в любом случае меня ведут к этому не спекулятивные причины в смысле внешнего влияния. Я просто знаю, что это необходимо и неминуемо.

Внешний успех означает для меня лишь то, что мне удалось достичь широкой аудитории - к чему я, как писатель, конечно, стремлюсь. Никто не пишет так, чтобы по возможности не найти ни одного читателя. Но я никогда не старался закрепить свой успех и повторить его, как делают некоторые мои коллеги. Для меня каждая книга, каждая история - неповторимое, уникальное приключение, квест, о котором я не знаю, куда он меня приведет, и из которого я выхожу изменившимся.

Так что, глубокоуважаемый господин Цурфлю, если бы я хотел Вас спросить, могли бы Вы обучить меня в плане «неповседневного опыта», то сделал бы это не как чела, который видит перед собой гуру, но - если Вы не обидитесь за это банальное сравнение - как тот, кто бы мог играть на пианино, у того, кто на пианино играет. Таким образом, в первую очередь это вопросы техники и практики, в которых я бы хотел просить Вашего наставления. В книге Вы писали, что конечно легче зажечь свою свечу о ту, которая уже горит, и начала гореть без такой помощи. Что ж, вопрос мой прост: позволите ли Вы зажечь мой светильник о Ваш?

С искренним уважением,
Михаэль Энде


 

Ароза, 17.08.1988.
Дорогой Михаэль Энде,

я позабыл сообщить Гансу Петеру Дюерру мой домашний адрес, но, спасибо почте, письмо дошло.

И теперь лежит тут, написанное человеком, о котором я думаю, что у него есть подлинное понимание того, что вынесено на бумагу в «Источниках ночи». Поэтому в скором времени я вышлю Вам маленькую книжечку «Сказки как ключи к Источникам ночи» - из-за объема я не хочу подсовывать Вам большие тома. (Как знать, может быть ещё и малютка со свирепым карликом стоит где-нибудь между Ваших книг, иначе я вышлю Вам один экземпляр).

Вы только не подумайте, что я мог предполагать, будто автор «Бесконечной истории» и «Момо» (другие Ваши произведения, кроме «Пожирателей сновидений», я не читал, при этом видел экранизации двух вышеупомянутых) немедленно выскажет свое мнение по поводу того, что я написал. Нет, нет, это было бы подобно мгновенному звездному дождю, когда в радостном ожидании смотришь на небо. Такого не может быть, само собой разумеется. И когда сегодня утром моя жена принесла наверх почту и сказала: «Здесь письмо от Энде!», я подумал, что это, должно быть, рекламный проспект издательства. Но то было совсем другое!

Что ж, теперь я должен вкратце коснуться изменения моего адреса. Мы живем в Ароза только потому, что это полезнее для моего здоровья, мне существенно лучше вверху, чем в низине, в области Базеля. Я ведь молодой пенсионер. Но ни в коем случае не из-за книжных гонораров, ведь до сих пор распродано всего 6500 экземпляров, и средства ушли на закупку компьютерного оборудования. По выражению одних школьников, я принадлежу к роду компьютерных наркоманов - это они должны лучше меня знать. Нет, я подхватил такую безобидную болезнь, которая, подобно подагре, требует абсолютно спокойного образа жизни. Но это даже хорошо: никаких больше лекций и учебных курсов, только писательская работа (хотя и тут без спешки).

Вы должны себе представить: где оставались все эти плывущие в свете, жаждущие воздуха ньюэйджеры, которые в выходные хотят стать астральными путешественниками и бывают глубоко огорчены, когда им приходится слышать, что целое - это всё же что-то составное, что и будни должны быть как-то задействованы, и вообще, имеется ещё нечто, на что следует обратить внимание. И как 100%-но недееспособные, они не состоятся и как ученики. Итак, прочь от суеты, вверх - в Арозу, хотя и захолустье с точки зрения туристов, но зато место, где прошло мое раннее детство и бесчисленное множество каникул в юности. Здесь вверху, где воздух лучше, я могу продолжить тренировки по бегу и, не смотря на нарушения координации, поддерживать подвижность мышц. Но сейчас in medias res [лат. в самую суть дела. Прим. пер.] : само собой разумеется, я рад вступить с Вами в разговор, тем более что обладаю уверенностью, что Ваша свеча горит лучше, даже если, быть может, ее пламя иногда и колышется. То, что Вы не всегда смотрите прямо на свечу, я заметил во время чтения "Бесконечной истории". В чем причина, я сказать не могу, может быть, в том, что мир неповседневного опыта остается неповседневным. Слишком многое, мне кажется, остается висеть снаружи двери повседневности. Такое было ощущение, но с другой стороны я подумал, что Вы пишете для целевой аудитории, которую я непосредственно не удерживаю. "Целевая аудитория" может быть фальшивым выражением, ведь часто читатель находит книгу, а не книга читателя. Но я могу себе хорошо представить, что история Момо или история Бастиана/Атрейо не такая страшная, как "Источники ночи", ведь, в конце концов, нет ничего более страшного, чем (само)познание, как говорили еще древние тибетцы, а в "Источниках" этот ужас выражается отчетливее. Излечить оба Мира, оба Мира сделать здоровыми. Случайно ли, что это желание - на стр.426, или это именно то, что станет "другой историей" (стр.428)? Увидим, если Вы не устанете - осторожно, у меня есть время! - со мной диспутировать.
Это был вид Introitus [лат. вступление. Прим. пер.], но в дальнейшем я постараюсь отвечать на Ваши письма, не отвлекаясь. В том, что касается эзотериков выходного дня, мы с Вами едины. И всё же удивительна их способность энергетически подпитываться, и, без всякой личной настойчивости, возвращаться потом со свежими силами к своей повседневной трудовой повинности. Собственно, еще до постановки диагноза моей болезни я начал сознательно избегать ведения курсов и лекций, так как заметил, что это мне плохо удается. И потом я прочитал у старых китайцев, которые на тот момент 12 лет медитировали, что если на основании личного опыта возникает мнение, нужно рассказывать людям. Но по существу сказать было нечего, кроме: "Взгляните в спокойствии на ваши горящие свечи! Если я могу это сделать, отчего вы не должны!?" Но для этого не требуется ни докладов, ни курсов. Возможно, книга, поскольку в наше время в этой форме лучше всего рассказывать историю. Или в разговоре, причем я ни в коем случае не подразумеваю курсовой форум или дискуссию, так как уже один человек имеет достаточно проблем сам с собой - куда больше двое. А если их больше, чем двое, то это просто очередная болтовня.

С Паулем Толи мы состоим в переписке. Но, тем не менее, его логические посылки отличаются от моих. А именно, те, что исходят из гештальтпсихологии (Вольфганг Мецгер, принцип динамического самоуправления). Я внимательно слежу за работами Толи, но осмелюсь утверждать, что моя аксиома признания многих миров и непрерывности Я-сознания (сознательности) ушла еще дальше из области универсального, чем его воззрения. По сути, такие скорее гносеологические вопросы не играют никакой роли - если только речь не идет о личном вступлении в область ночи (в широком смысле слова). Поначалу (ха, мой компьютер еще и подчеркивать умеет) они не играют никакой роли, но потом выясняется, какое огромное значение они имеют. Впрочем, это действительно чертовски длинная история. И раскрыть ее мы можем, пожалуй, только постепенно. Я сам ломаю голову над этим вопросом много лет, что в отношении языка сердца нелегкое испытание. А если над этим только смеяться, это будет так или иначе ещё серьезнее. Но смех иногда пропадает и у меня, редко, разумеется.

«Настроение отъезда» - хорошее выражение. Если уж в Вас одном это настроение возникло, то я рад неимоверно, ведь достаточно, чтобы оно достигло тех источников, о которых Вы точно знаете, что они есть. Ибо Вы как-нибудь вспомните о нем, и, возможно, напишете о своих воспоминаниях. Тогда – годами и десятилетиями ранее, Вам казалось это нормальным. Со мной происходило то же самое, я тоже полагал, что мои опыты нормальны и чуть не начал про них забывать. Но потом я стал сравнивать их с текущим суждением и заметил нешуточные расхождения. То, что с Вами такого не произошло, неудивительно. В конце концов, Вы же не изучали в стенах университета годами естественные науки, глубинную психологию и прочее барахло, а, насколько я осведомлен, писали детские книги. Как же Вам могло броситься в глаза непосредственно и с экзистенциальным действием противоречие такого рода? Дети живут немного по-другому, для них не существуют эти суровые особенности повседневности и хитросплетения разума. Они ещё не живут в одномерном мире, но будут хорошо воспитаны и совершат туда благополучную (?) посадку. Потом у взрослого абсолютно ничего не останется от полета, как некогда было у мальчика Атрейо. В этом-то и Crux [лат. Безысходность. Прим. пер.]: то, что дети могут и должны делать, взрослым строго запрещено. И если всё же они это делают, то без малейшей критики и скепсиса, лучше всего под руководством гуру или в бетонных дорнахских стенах [высшая антропософская школа в Дорнахе. Прим. пер.], как ученики высшего класса.

Единственное, на что стоит обращать внимание – это собственный, совершенно личный (внутренний) источник. Не каждый источник бьет ключом 1 м3 в секунду. Иногда он сочится лишь краткое время посреди ночи или дня в непредсказуемый момент. Но всегда так тихо, что его никто не слышит. Или оживление в мире производит столько шума, что заглушает журчание самого сильного ручья. И вот мы подошли к пункту, когда Вы любезно взялись за перо, а именно, когда сами выросшие Бастиан-Атрейо, а теперь, соответственно, Михаэль Энде должны будут войти в область «Ночи». С помощью Вашей собственной свечи – пусть она ещё мигает или даже тлеет, они всегда остаются выражением Вашего самосознания, сознательности. Едва ли могу сказать «желаю хорошо повеселиться», ибо исходя из моего опыта, по сравнению с этим смелым предприятием все остальные прекрасны, уютны и утешительны. Это трудно!

"Take the hardest way, it's the best!" [англ. «Выбери труднейший путь, он наилучший!» Прим. пер.] – это я услышал однажды по радио, будучи ещё 20-летним парнем, и именно тогда мне в голову пришла пара мыслей о Боге и о мире. Тогда я воспринимал этот случай, как совпадение – и сегодня так же. Для меня честь говорить с Вами о Вашем опыте на этом пути!

С любящим приветом

Вернер Цурфлю



25.8.88 Дорогой Вернер Цурфлю

в качестве приветствия и в благодарность за Ваше дружественное письмо я прежде всего высылаю Вам отдельной почтой книгу, о которой Вы, наверно, ещё не знаете, она в определенной степени показывает, что общение с Неповседневной Действительностью для меня отнюдь не путешествие выходного дня. К Вашему письму я хотел бы приступить позднее, поскольку у меня сейчас опять суета, а хотелось бы уделить ему время.

Пока что позвольте мне сделать замечание к «Зеркалу в зеркале». Над ним я работал более десяти лет, т.е. начал
п е р е д «МОМО», а закончил и издал п о с л е «Бесконечной истории». Этой книгой мне посчастливилось вызвать серьезное раздражение у самых доброжелательных читателей и критиков – подобно тому как Вы вызвали изданием «Источников». Никто не знал – и, вероятно, не мог себе представить, что эта книга возникла в о в р е м я работы над другими. И все же меня назначили Дедом Морозом нации и с горечью недосчитались «утешительного момента» и «обращения». Я получил немало писем вот такого содержания: «О боже, дорогой Михаэль Энде, что за ужас с Вами приключился, что Вы стали вдруг таким
н е г а т и в н ы м и д е п р е с с и в н ы м ?»
Настолько привыкли к тому, что автор берет их за руку и ведет сквозь историю – конечно, с уверенностью, будто всё закончится хорошо, что чувствуют настоящую измену с его стороны, когда он вдруг требует от читателя самостоятельно, без подсказок найти путь в Лабиринте Зеркал. Да и зачем вообще, ведь там нету даже «обращения», за которое можно ухватиться. Есть люди, которые потеряли от чтения этой книги даже свой малый рассудок (хотя я полагаю, эта потеря была уже запрограммирована, и только лишь разрешилась через мою книгу).

Название «Зеркало в зеркале» происходит от нескольких вещей. Во-первых, конечно, от известного дзен-коана «Что показывает зеркало, которое отражается в зеркале?», который цитируется уже в «Бесконечной истории». Потом, от плана самой книги. Каждая история, так сказать, отражает часть предыдущей и преобразует ее. Фигуры и образы находятся в постоянном потоке изменений. Прошлое и будущее иногда переплетаются: одноногий появляется уже в начале, но теряет ногу лишь к середине книги и т.д. Книгу можно читать как с начала до конца, так и с конца до начала, с последней истории, так как она построена циклически и финал снова проявляется в начале. Иногда зеркальные отражения идут поперек всей книги, и несут в себе темы, которые появились в последующих или предыдущих историях. Большинство историй – сцены воображаемого театра. Диковинное действие описывается без комментариев. Начало и конец в каждом случае открыты. Как только действие подходит к концу, картина – или часть ее – превращается в новую, в которой снова что-то происходит. Целое находится, так сказать, в невесомом пространстве, в котором не существует верха или низа, на орбите, по которой описывает круги вокруг того, что само по себе остается свободным.

Будет совершенно логичным, что у некоторых читателей буквально закружится голова. Они должны «крепко держаться за свой стул, чтобы избавиться от чувства свободного падения». Я, конечно, не случайно выбрал эту – следует признать – не слишком спокойную форму композиции, а чтобы погрузить читателя в особый опыт. (Что касается меня, то я никогда не поучаю читателя, но побуждаю его п е р е ж и т ь нечто при чтении).

И вот я подхожу к подлинной сути заголовка: где происходит то, что происходит при чтении книги? В самой книге – только черные знаки на белой бумаге, которые сами по себе бессмысленны. Значит, это происходит только лишь в воображении читателя? Но ведь он нуждается в книге, иначе просто ничего не выходит. И когда д в о е разных людей читают о д н у и т у ж е к н и г у, то действительно ли они читают одинаковые книги? Не привносит ли каждый человек, хочет он этого или нет, в текст, который он читает, свой собственный уровень понимания, свои ассоциации, свой опыт и мысли? И наоборот, когда о д и н человек читает две р а з н ы е книги, так ли сильно они отличаются? Не является ли каждая книга зеркалом, в котором читатель отражается сам, знает он об этом или нет? И не является ли каждый читатель зеркалом, в котором отражается книга? Итак, где же происходит то, что происходит между читателем и его книгой? Именно м е ж д у обоими, в "Земле без места". И всё-таки, то что происходит, абсолютно конкретно. Всю нашу жизнь, по-другому и быть не может.

Когда утверждают, будто "что-то поняли" или "могут объяснить", то полагают большей частью, что можно вернуть что-то уже известное, близкое. И тогда индивидуальное сознание снова минует мучительное состояние - ощущать загадку своего присутствия. Снова содержание сознания путают с самим сознанием. Такое происходит постоянно.

Таким образом, речь шла о том, чтобы при написании книги, так сказать, пригласить своего читателя к свободной игре, при которой содержание воображения или сознания постоянно исчезало или сильно менялось бы, так, что не могло быть больше удерживаемым, и именно из-за этого оно обнаруживало бы свое присутствие. При этом читатель должен быть внимателен, что он сам делает, пока читает. Есть даже несколько историй, в которых это объясняется прямо, например: "Кругосветный путешественник" ("Der Weltreisende"), "Медленно, как планета..." ("Langsam wie ein Planet...") или "В классе моросил дождь..." ("Im Klassenzimmer regnete es ..."). Хотя, всё же, никто и смекнуть этого не может. Вероятно, существует сильное внутреннее противодействие такому неудобству. А может, просто еще немного рано, и нужно еще идти вперед. Да будет так.

Дорогой Вернер Цурфлю, тут уже это, собственно, наспех обдуманное примечание, становится довольно длинным. Но, быть может, что-то здесь относится и к нашей теме. Вы можете не отзываться, если это ничего Вам не говорит. Скоро я отвечу на Ваше письмо.

С сердечным приветом

Михаэль Энде